|
Елена Семёнова * *Белый Витязь Сибири* Генерал В.О. Каппель
Глава 3.
Ты помнишь, как затем мы отступали, Оставив с верстами надежды позади, Как наши кони от мороза пали; Лед на земле, лед в небе, лед в груди. Мы не сдавались, жизнь на жизнь меняли, Тела товарищей погибших для волков В забытой Богом тундре оставляли, Где миражом полярным хлеб и кров. Река могучая из сотен, тысяч капель, Ничто нас не могло остановить! Последняя победа, мертвый Каппель… Ты помнишь, юнкер? Ты не мог забыть! Нам ни пурга, ни пушки не преграда, За нами смерть, как верный пес, идет. Пускай мы не дошли до Петрограда, За Русь, за Храм, за Стяг Святой, вперед!
Николай Колесников
В больших Казармах на окраине Екатеринбурга было собрано больше тысячи пленных красноармейцев, выразивших желание служить в белой армии. Треща и фыркая, старый автомобиль подвез Каппеля к воротам казарменного двора. Генерал быстро вышел из машины. Сквозь открытые ворота, во дворе виднелась толпа его будущих солдат, но перед воротами стояло двое часовых и к нему, держа руку у головного убора, подошел с рапортом поручик, караульный начальник. Приняв рапорт, Каппель спросил, сурово сдвинув брови: - Скажите, поручик, к чему приставлен ваш караул? - К пленным красноармейцам, Ваше Превосходительство, - ответил поручик. - К пленным красноармейцам? Каким? - еще строже спросил генерал. - К тем, которые во дворе и в казарме - вот к этим, Ваше Превосходительство. Владимир Оскарович побледнел и отчеканил: - К моим солдатам я не разрешал ставить караул никому. Я приказываю вам, поручик, немедленно снять своих часовых с их постов. Здесь сейчас начальник - я, и оскорблять моих солдат я не позволю никому. Поняли? Пройдя мимо окаменевшего поручика, он быстро вошел во двор к замершей толпе, слышавшей весь этот разговор, и, приложив руку к папахе, крикнул звучным голосом: - Здравствуйте, русские солдаты! Дикий рев, не знавшей уставного ответа толпы огласил двор. Каппель улыбнулся. Красноармейцы, сами понимающие нелепость своего ответа генералу, сконфуженно улыбались, переминаясь с ноги на ногу. - Ничего, научитесь, - вздохнул Каппель. - Не в этом главное - важнее Москву взять - об этом и будет сейчас речь. – А затем громыхнул по-уставному: - Встать, смирно! И недавно бесформенная толпа вытянулась по струнке… Эту толпу предстояло Каппелю везти в Курган и там воспитывать из неё солдат. Русских солдат. Белых солдат…
Курган стал местом проживания Каппеля и дислокации его частей. Сюда, в этот тихий городок он прибыл после встречи с Колчаком и поселился в двухэтажном деревянном доме, на первом этаже которого размещался штаб, а на втором - личная квартира генерала, его детей и родителей жены… Свою избранницу будущий белый вождь встретил, ещё в 1907-м году, во время службы в Пермской губернии. Ею стала Ольга Сергеевна Строльман. Отец её, действительный статский советник, инженер, был директором пушечного завода, расположенного в нескольких верстах от Перми в селении Мотовилиха. Родители Ольги Сергеевны относились к офицерам-кавалеристам с крайнем предубеждением, считая их мотами и ветрогонами, а потому дверь их дома для оных была закрыта. Но сколь ни берегли старики дочь, а не доглядели. На каком-то уездном балу Ольга Сергеевна познакомилась с Владимиром Оскаровичем. Молодые люди сразу почувствовали взаимное влечение. Видеться приходилось тайком, а письменную связь поддерживать через горничную Ольги Сергеевны, переносившей за щедрое вознаграждение Каппеля их записки от одного к другому. Однажды Строльман был вызван в управление завода в Петербург. Родители уехали а дочь оставили на попечение своего хорошего знакомого, старика-инженера, который переселился в дом Строльманов. Влюблённые не могли не воспользоваться таким случаем. Зимней ночью молодой офицер, стоя возле нанятых саней, ожидал свою невесту. Наконец, ей удалось выскользнуть из дома. В снежной пыли сани понеслись к маленькой деревенской церкви, где молодых уже ожидали священник и сослуживцы. Заехав на несколько минут домой, чтобы взять необходимые вещи, Ольга Сергеевна с мужем уехала в Петербург, оставив старика-инженера почти без сознания от неожиданности. По прибытии в столицу, молодожены направились сперва к матери Владимира Оскаровича, принявшую их с распростертыми объятиями, а потом к родителям Ольги Сергеевны, которые, оповещенные о случившемся телеграммой из Перми, отказались принять молодых, и они снова уехали к матери Каппеля. С фактом замужества дочери Строльманы примирились, только узнав, что нежеланный зять принят в академию и проходит там курс. У Владимира Оскаровича и Ольги Сергеевны Каппелей было двое детей - дочь Татьяна, родившаяся в 1909 году, и сын Кирилл, родившийся в 1915 году. В то время, когда Каппель пробирался с разваливающегося фронта и был заброшен судьбой в Самару, где и начал свою легендарную борьбу с большевиками, Ольга Сергеевна жила в Екатеринбурге у родных. Здесь она вместе с детьми и родителями была захвачена командующим красным Пермским фронтом С. Мрачковским и находилась в его штабе под беспрерывным и тщательным надзором. Родителей и детей при занятии генералом Пепеляевым Перми группе офицеров удалось спасти и вывезти в Иркутск, а Ольга Сергеевна была увезена каким-то комиссаром в Москву в качестве заложницы, и дальше все ее следы исчезли. Красные как-то намекнули, что если бы генерал Каппель ослабил бы свои удары по красным, то жена его могла бы быть освобождена. Владимир Оскарович на это ответил: "Расстреляйте жену, ибо она, как и я, считает для себя величайшей наградой на земле от Бога - это умереть за Родину. А вас я как бил, так и буду бить". Живя в Кургане, Каппель ожидал подкреплений своим частям, обещанных Омском, но Омск словно забыл о нём. Владимир Оскарович неоднократно пытался связаться со Ставкой, с её начальником генералом Лебедевым, но безрезультатно. На совещании кто-то предложил обратиться непосредственно к Адмиралу, дабы ускорить формирование, но Владимир Оскарович отказался: - Мы здесь многого не знаем. Верить не могу и не хочу, чтобы Ставка мне мешала. Мы творим одно дело, - может быть, уже все заготовлено, может быть, отправлено… Но требовать буду, не просить, а требовать. И добьюсь. Затем он достал из шкафа бутылку коньяку и, когда рюмки были наполнены, произнёс: - За работу, за успех ее, за победу, за Россию, за всех вас! - Мы всегда с вами и с Россией, Владимир Оскарович, - тихо ответил один из присутствующих. На другое утро, наконец, состоялся телефонный разговор с Лебедевым. - Поздравляю вас с приездом, Владимир Оскарович! Адмирал уверен, что такой прославленный воин сумеет создать грозную силу и поведёт свой корпус от победы к победе… Каппель прервал эти елейные речи, осведомившись, почему Ставка так и не выслала ни обмундирование, ни оружие, ни людские пополнения для развертывания корпуса, и услышал безмятежный ответ: - Но, дорогой Владимир Оскарович, это же пустяки. Отдохните сами, дайте вашим орлам отдохнуть. Всё будет предоставлено, но подождите немного - недели две, три. Сейчас идет разработка плана весеннего наступления, согласно моего большого проекта. Нужно все прикинуть, учесть, распределить, наметить. Понимаете сами, что быстро это все не провести. Частям на фронте нужно все дать в первую очередь. Требует Пепеляев, требует Гайда. Ваши все планы и требования я читал, и вполне с ними согласен, но повремените. Вся ставка работает теперь у меня, чуть не круглые сутки и скоро мы сможем удовлетворить и ваш корпус. Мы, - Верховный Правитель и я, - не беспокоимся за ваш корпус - вы в неделю сделаете то, на что другим нужен месяц. Как устроились? Завели ли знакомства? У меня в Ставке смеются, что одним своим появлением такой герой и красавец, как генерал Каппель, покорит сразу половину населения Кургана, особенно его женскую половину… Каппель слушал и понимал, что помощи ему вновь ждать неоткуда, а рассчитывать можно только на себя и своих верных добровольцев. В Кургане текла мирная жизнь. Но боевой генерал избегал общества и, всецело отдавшись работе, знал только свой штаб и свои части. Разрешить себе тратить время на личную жизнь не позволяло сознание долга, да он и забыл об этой личной жизни и вспоминал об этом лишь тогда, когда выкраивал несколько минут для встречи с детьми, что бывало не каждый день. Волжский корпус должен был состоять из Самарской, Симбирской и Казанской пехотных дивизий и Волжской кавалерийской бригады. Это были уже не те отряды в несколько сотен человек, с которыми Каппель начал свою борьбу на Волге - здесь были тысячи, которые надо было обучить, обмундировать, вооружить, а главное, воспитать. Работы было очень много, но Каппель ее не боялся - страшнее было другое. Омск так и остался противником Каппеля. Верховный правитель был искренен и благороден, но короля, как известно, играет свита. А свиту волжский герой раздражал. Жаловал царь, да не жаловал псарь… Ставку раздражала настойчивость, которую проявлял Каппель, требуя все необходимое для своего корпуса. Если Каппель в отношении самого себя не проявлял никаких претензий, то людям доверенным ему он старался всегда дать все то, что полагается. На Волге было проще - с Самарским правительством Каппель мало считался, и все что добывал в боях, сам и распределял между частями. Все нити управления в этом отношении сходились к нему. Здесь он должен был просить. Уже это одно слово нервировало Каппеля. Для людей, которые шли и скоро снова пойдут на тяжкие испытания, может быть, на смерть ради Родины, нельзя просить. Им должны дать все необходимое. Владимир Оскарович знал, что на складах Омска лежало обмундирование, которого хватило бы на три таких корпуса, а его части все еще щеголяли в том подобии обмундирования, в котором пришли с Волги, и жители Кургана, глядя на них, с сомнением качали головами: - Неужели эти оборванцы могли так воевать на Волге? Выработанные на основании опыта и законов штаты трех пехотных дивизий и кавалерийской бригады были с самого прибытия Каппеля в Курган отправлены в Омск. Проведенная в начале 19-го года мобилизация должна была дать людей, но и их не было. Получалась тяжелая картина, когда части состоят из одного командного состава. Не было в достаточном количестве оружия, конский состав почти отсутствовал, хозяйственные части не имели самых минимальных запасов. Нужно было создавать, творить, работать, но материала для творчества не было. Формирование корпуса стояло на мертвой точке. Правда, за это время пришедшие с ним добровольцы отогрелись, отоспались, подтянулись, ежедневные строевые занятия придали им надлежащий вид. Но Каппель знал, что у всех них живет в душе чувство горечи, которое испытывал и он. Его люди чувствовали себя пасынками, но понять и объяснить причину этого не могли. Владимир Оскарович разослал по всему уезду и за его пределы верных людей, чтобы, не жалея денег, они свезли в Курган все, что необходимо для корпуса. По деревням в ту пору можно было купить все, до пулеметов включительно. Омск заявил, что лошадей для корпуса дать не может, Каппель вынужден был опять заниматься покупкой их в деревнях… Минул январь, наступил февраль и все в тех же, хотя и починенных, зашитых и вычищенных полушубках и шинелях щеголяли каппелевские части. А.А. Федорович писал: «С половины января начались занятия. Устав внутренней службы и дисциплинарный многие из добровольцев, особенно татары, слышали впервые. Люди стали подтягиваться внешне. Каппель сурово требовал усиленных занятий, не давая этим возможности зарождаться в головах людей чувству обиды в отношении к Омску. Проверенные и утвержденные им расписания занятий в частях занимали почти весь день, не оставляя времени для праздности и праздных мыслей. Всю тяжесть переживаний пасынка он взял на себя. Мало того, он твердо, а иногда и резко, прерывал всякого из своих близких людей, который заводил разговор о позиции Омска. Понятие о сущности дисциплины запрещало ему вести подобные разговоры, хотя он отлично знал, что все понимают положение вещей…» Своим подчинённым генерал говорил: - Помните, друзья-добровольцы, вы - основа всего Белого движения. Вы отмечены на служение Родины перстом Божиим. А поэтому идите с поднятой головой и с открытой душой, с крестом в сердце, с винтовкой в руках тернистым крестным путем, который для вас может кончиться только двояко: или славной смертью на поле брани, или жизнью в неизреченной радости, в священном счастьи - в златоглавой Матушке-Москве под звон сорока сороков. В то время полковник Вырыпаев предложил присвоить своей батареи имя Каппеля. Прочитав этот рапорт, Каппель не на шутку рассердился: - Я не царской крови, чтобы это разрешить! И не атаман… Возьми и порви - раз и навсегда так будет… В конце февраля на обеде, устроенном офицерами батареи, один офицер произнес тост: - Я прошу поднять и выпить бокалы за здоровье того, кто дал каждому из нас возможность смело смотреть в глаза всему миру, за того, кто дал нам гордое право сказать - я каппелевец! Обед, который начался вечером, затянулся до утра. «Бойцы вспоминали минувшие дни, и битвы, где вместе рубились они…» Прощаясь, Каппель сказал: - В эту ночь мы пережили много незабвенных дружеских часов, но эту ночь мы украли у нашей родины России, перед которой у нас есть один долг: напрячь и удвоить нашу энергию для ее освобождения… Громкое "ура" было ему ответом. О Омске Верховному правителю докладывали об успешном формировании корпуса Каппеля, а он так ничего и не получил от Ставки, кроме обещаний… Но, вот, пришла телефонограмма. Расшифровав её, генерал откинулся на спинку стула, провел по лбу рукой и вдруг рассмеялся странным смехом. - Василий Осипович, - обратился он к Вырыпаеву, - они дают нам пополнения! И большие! Из Екатеринбурга! …Пополнения - пленных красноармейцев!.. Такое пополнение не могло усилить корпус, а лишь ослабить его, так как непроверенная, непрофильтрованная масса бывших красноармейцев непременно должна была поглотить старые кадры, и в момент боевой работы от нее можно было ожидать всего, что угодно. Опустившись на стул, Каппель сжал голову руками. В кабинете царило молчание. Минут через десять генерал тихо произнёс: - За этими пленными красноармейцами я должен ехать в Екатеринбург и там их принять. Они, как здесь написано, сами пожелали вступить в наши ряды и бороться с коммунизмом, но… Их так много этих "но"… - подумав, он заговорил вновь: - Всех поделить между частями… Усилить до отказа занятия, собрать все силы, всю волю - перевоспитать, сделать нашими - каждый час, каждую минуту думать только об этом. Передать им, внушить нашу веру, заразить нашим порывом, привить любовь к настоящей России, душу свою им передать, если потребуется, но зато их души перестроить! – Каппель быстро заходил по комнате: - Их можно, их нужно, их должно сделать такими как мы. Они тоже русские, только одурманенные, обманутые. Они должны, слушая наши слова, заражаясь нашим примером, воскресить в своей душе забытую ими любовь к настоящей родине, за которую боремся мы. Я требую, я приказываю всей своей властью вам всем старым моим помощникам, забыть о себе, забыть о том, что есть отдых - все время отдать на перевоспитание этих красноармейцев, внушить нашим солдатам, чтобы в свободное время и они проводили ту же работу. Рассказать этому пополнению о том, какая Россия была, что ожидало ее в случае победы над Германией, напомнить какая Россия сейчас. Рассказать о наших делах на Волге, объяснить, что эти победы добывала горсточка людей, любящих Россию и за нее жертвовавших своими, в большинстве молодыми, жизнями, напомнить, как мы отпускали пленных краснормейцев и карали коммунистов. Вдунуть в их души пафос победы над теми, кто сейчас губит Россию, обманывая их. Самыми простыми словами разъяснить нелепость и нежизненность коммунизма, несущего рабство, при котором рабом станет весь русский народ, а хозяевами - власть под красной звездой. Мы должны... - он остановился и, подойдя к Вырыпаеву, положил ему на плечи руки: - Мы должны свои души, свою веру, свой порыв втиснуть в них, чтобы все ценное и главное для нас стало таким же и для них. И при этом ни одного слова, ни одного упрека за их прошлое, ни одного намека на вражду, даже в прошлом. Основное - все мы русские и Россия принадлежит нам, а там в Кремле не русский, чужой интернационал. Не скупитесь на примеры и отдайте себя полностью этой работе. Я буду первым среди вас. И если, даст Бог, дадут нам три, четыре месяца, то тогда корпус станет непреодолимой силой в нашей борьбе. К вечеру будет написан полный подробный приказ обо всем этом. Когда я их привезу, то с самого начала они должны почувствовать, что попали не к врагам. Иного выхода нет и, если мы хотим победы над противником, то только такие меры могут ее нам дать или, во всяком случае, приблизить. Да, нас наверное спросят, за что мы боремся и что будет, если мы победим? Ответ простой - мы боремся за Россию, а будет то, что пожелает сам народ. Как это будет проведено - сейчас не скажешь - выяснится после победы, но хозяин страны - народ и ему, как хозяину, принадлежит и земля. Это так, черновик, - к семи часам собрать всех командиров и всех офицеров - тогда все и будет уточнено. Утомленный нервным порывом, Каппель опустился на стул. Вырыпаев, поклонившись, направился к дверям. Но Владимир Оскарович остановил его: - Василий Осипович, постой. Ты знаешь мои убеждения - без монархии России не быть. Так думаешь и ты. Но сейчас об этом с ними говорить нельзя. Они отравлены ядом ложной злобы к прошлому и говорить об этом с ними - значит только вредить идее монархии. Вот потом, позднее, когда этот туман из их душ и голов исчезнет - тогда мы это скажем, да нет не скажем, а сделаем, и они первые будут кричать "ура" будущему царю и плакать при царском гимне... Вот все. Вечером встретимся - можешь идти. Вечером, к семи часам, когда в штаб корпуса собрались офицеры, все высказанные, отрывистые мысли были систематизированы и точно и ясно выражены в готовом написанном приказе…
28 апреля 1919 года началось контрнаступление советских войск на Восточном фронте против Западной армии генерала Ханжина. Оно стало возможным, во-первых, из-за нажима Гайды, мечтавшего въехать первым под бело-зеленым знаменем в Москву. Во-вторых, начальник Ставки Лебедев также сыграл в выборе северного направления в качестве приоритетного не последнюю роль, считая, что население северных губерний настроено против большевиков. В-третьих, генерал Нокс желал через освобождение от большевиков Вятки организовать снабжение армии Колчака по северным рекам. Поэтому главный удар Ставка Колчака готовила не в направлении Самары - Астрахани, где можно было соединиться с уральскими казаками и силами Деникина, а в направлении Вятки - через дремучие леса и болота, сильно замедлявшие возможности маневра. В результате этого Западная армия была ослаблена, а Сибирская - усилена за счет ее в два раза. За два месяца почти непрерывного наступления Западная армия выдохлась. Новые пополнения приходили редко, к тому же они были плохо обученные. Одним из них был "курень" украинцев-сепаратистов имени Тараса Шевченко, созданный при участии сторонников Украинской Рады и гетмана Скоропадского. Еще до прихода на фронт "курень" был распропагандирован большевиками, воспользовавшимися тем, что правительство Колчака избрало при проведении своей политики великодержавный курс, который исключал существование независимой Украины. Неожиданно для командования Западной армии курень восстал, перебил своих офицеров, захватил артиллерию. После этого он окружил один из полков 6-го Уральского корпуса, солдаты и офицеры которого ничего не подозревали. Этот полк, личный состав которого в большинстве своем состоял из насильно мобилизованных крестьян Акмолинской губернии, уже поднимавших восстания против службы в белой армии, также перешел на сторону мятежников, которые, по всей видимости, были связаны с красными частями на фронте. В образовавшуюся брешь, закрыть которую было нечем, хлынули красные. М.В. Ханжин, генерал от артиллерии, с тактикой пехоты был знаком мало и не мог проявить знания опытного пехотного офицера, что, одновременно с почти полным отсутствием резервов, сделало ситуацию близкой к катастрофической. Белогвардейское командование в лице Лебедева не нашло ничего лучшего, как срочно бросить в бой недоформированный корпус Каппеля, хотя была прекрасная возможность перебросить с северного направления подразделения Сибирской армии. Между тем, корпус Каппеля после присланного ему красного пополнения не был готов к участию в боевых действиях. Прибывшие пополнения поглотили старый волжский состав. Многие из прибывших были пропитаны во время службы в красной армии соответствующим направлением, и начальникам каппелевских частей приходилось много работать, чтобы перевоспитать их, согласно приказу Каппеля, а во многих случаях и проверить их лояльность. Это требовало, прежде всего, времени, и, полагая, что на полное формирование корпуса, проверку прибывших людей, знакомство с ними и организацию сильной боевой единицы, его будет дано достаточно, все старшие и младшие начальники, не жалея себя, принялись за работу. Сам Каппель, как всегда показывал пример своим подчинённым. За три недели с момента прибытия пополнений генерал потерял представление о времени, о дне и ночи, о том, что когда-то нужно спать или обедать, мотаясь из полка в полк, из роты в роту, с утра до вечера и часто по ночам. Даже старые волжане, знавшие его неутомимую энергию, теперь удивлялись, не понимая, как может человек выносить такой нечеловеческий труд. Наконец, результаты этой самоотверженной работы стали сказываться. Корпус был почти очищен от подозрительного элемента. Теперь нужно было ещё два-три месяца, чтобы закрепить первые результаты, и тогда можно было бы вести корпус в бой… Как гром среди ясного неба, из Омска пришла телеграмма: "Комкору 3 генералу Каппелю. По повелению Верховного Правителя вверенному вам корпусу надлежит быть готовым к немедленной отправке на фронт. Подробности утром. Начальник Ставки Верховного Правителя генерал Лебедев"… Состав частей почти на 80% состоял из привезенных три недели назад пленных красноармейцев. Было ясно, что не только перевоспитать, но и достаточно познакомиться с ними командиры частей не успели. Верить этой чужой еще массе было нельзя, тем более, что было несколько случаев обнаружения среди пополнения специально подосланных коммунистов-партийцев. Прежде корпус был невелик, но монолитен, существовал, как единый организм, и командир мог ручаться за каждого своего бойца, и эта вера друг в друга, во многом, обеспечивала победу, теперь же эти проверенные бойцы были утоплены в ненадёжных пополнениях, и всякий план стало нужно составлять с учетом почти полной ненадежности частей, не имея уверенности ни в чём. - Владимир Оскарович, это гибель, - сказал начальник штаба Каппеля Барышников, прочитав приказ. Собрав командиров частей, генерал задал им вопрос, ответ на который знал и сам: - Вы верите в своих солдат, вы знаете их? - Нет, - коротко отозвались офицеры. По телефону Каппель связался с начальником Ставки Лебедевым, привел все имеющиеся у него доводы, доказывая бесполезность отправки корпуса на фронт в настоящем его состоянии, рисовал катастрофу, которая может произойти. Он говорил долго, горячо, не в силах сдержать боли, Лебедев слушал, не прерывая, а когда Каппель остановился, ответил коротко: - Генерал Каппель, вы получили приказ? Завтра корпус должен выступить в полном составе в распоряжение Командарма три. Неподготовленный и непроверенный корпус двинулся на фронт. По дороге Каппель получил приказ передать, по прибытии на фронт, кавалерийскую бригаду и отдельную Волжскую батарею в распоряжение генерала Волкова, командира казачьего корпуса. Таким образом, у Каппеля осталась пехота, состоящая почти сплошь из бывших красноармейцев… Полковник Вырыпаев вспоминал: "Командование Западной 3-й армии, видимо по халатности, назначило местом выгрузки 3-го корпуса город Белебей, который был уже занят противником, и Волжскому корпусу пришлось выгружаться поэшелонно, в непосредственной близости к противнику и очень часто под сильным ружейным и пулеметным огнем, входя сразу в бой. Необученные и непрофильтрованные части, состоящие почти сплошь из бывших красноармейцев, целиком переходили к красным, уводя с собой офицеров. Свои же надежные каппелевские части, если не уничтожались, то несли громадные потери, и отходили вместе с уральцами и сибиряками. Таким образом, третий корпус, на создание которого было потрачено столько сил и энергии, в короткое время, хотя и не был совсем уничтожен, но был сильно потрепан и не представлял собой той грозной силы, которой он мог бы быть, если бы все было проведено планомерно. После больших усилий, Каппель собрал измотанные и полууничтоженные части корпуса на реке Белой, куда красные подтянули свежие резервы и почти ежедневно производили яростные атаки. Высшее командование приказало держаться корпусу на рубеже реки Белой еще несколько дней. Волжане, измотанные беспрерывными ежедневными атаками со стороны красных, еле держались на ногах и совершенно не спали по нескольку суток. На успех трудно было рассчитывать. Каппель приказал Уржумскому полку подтянуться из резерва к месту прорыва и атаковать красных с севера, а мне приказал прибыть тоже к месту прорыва и, объединив всю артиллерию (три батареи кроме моей), содействовать наступающим частям в центре. Прибыв на указанное место и связавшись с батареями, я приказал им в назначенный час открыть интенсивный огонь по деревне, где скопились только что переправившиеся через реку красные. До этого эта деревня переходила из рук в руки четыре раза, наша пехота в этих атаках была измотана до последней степени, и мне было ясно, что таким частям атаковать врага нельзя и что из нашей затеи ничего не выйдет. Трещали пулеметы, настойчиво била артиллерия, но красные продолжали расширять занятый ими участок на нашей стороне реки. За десять минут до атаки, на взмыленном коне, прискакал с одним ординарцем Каппель и остановился у небольшой рощицы, почти в линии нашей пехоты. Весть о его появлении прошла по рядам нашей пехоты, как электрический ток. Все сразу оживились. Оставив коня за рощей, Каппель пошел вдоль цепей, шутил с солдатами, задавал им разные вопросы. За небольшим пригорком собралась кучка бойцов; он объяснил, как будем наступать. - А с севера и с нашего правого фланга ударят уржумцы, - как бы вскользь, бросил он. Правда, это было все, что было у него в резерве, да и от Уржумского полка осталось только восемьдесят человек. И когда наступил срок атаки Каппель крикнул - "С Богом". Наша пехота, как один человек, выскочила из своих укрытий и бросилась на врага. Каппель ушел вдоль нашей линии. Скоро оттуда прибежал батарейный наблюдатель Беляев и доложил мне - "Господин полковник, возьмите генерала куда-нибудь в укрытие - убьют его там". Я побежал к Каппелю и предложил ему присесть в небольшом окопе моих боковых наблюдателей. Огонь противника стал стихать. Наша пехота входила в деревню. Переправившихся красных наши бойцы опрокинули в реку, так как большинство из них не попало на переправу. Более двухсот красных было взято в плен. Было захвачено 27 брошенных красными пулеметов, много винтовок, патронных двуколок и другого военного имущества. Каппель тут же собрал начальников отдельных частей, поблагодарил их, просил благодарить бойцов за доблестную атаку. Рассказал задачу на будущее, сел на коня и уехал в штаб. Невольно возникал вопрос - какой силой, каким гипнозом действовал Каппель на солдат? Ведь на таком большом участке прибывшие резервы - остатки Уржумского полка нормально не могли бы ничего сделать. Части же, стоявшие на этом участке, имели в продолжение четырех дней беспрерывный бой и в течение этого времени были почти без сна. Потом, после боя, я много разговаривал с офицерами и солдатами на эту тему. Из их ответов можно было заключить, что огромное большинство их слепо верило, что в тяжелую минуту Каппель явится сам, а если так, то должна быть и победа!" Западная 3-я армия неудержимо откатывалась назад, неся страшные потери, и остановить это отступление не было возможности. Тыл разлагался, а Ставка растерялась и не знала, что делать. Отыскивая выход из создавшегося положения, Каппель пришел к выводу, что нужно составить какой-то новый план, который задержал бы наступление красных и дал возможность белым частям где-то задержаться, отдохнуть, пополниться и стать снова крепкой силой. В череде бесконечных боев, тяжелых переходов и общей подавленности он выносил, продумал этот план и представил его в Ставку. План этот был основан на том, что все боевые части большевиков, как и у белых, были брошены на фронт и в тылу остались только слабые, нетвердые формирования, и в тылу у красных также неспокойно, поскольку население там уже успело испытать все ужасы военного коммунизма. На основании этого Каппель составил свой план, состоявший в том, что он с двумя тысячами всадников, пройдя незаметно сквозь линию фронта, уйдет со своим отрядом в глубокие тылы противника и начнет там партизанскую работу. Так как этот план предвидел самую широкую работу в тылу красных, которая вызвала бы острую тревогу, то для ликвидации этого необходимо было бы снять с красного фронта какие-то части, что в свою очередь ослабило бы его и облегчило положение белых. План был рискован, и Владимир Оскарович сознавал это, говоря своим соратникам: - Может быть нам суждено погибнуть. Но ответ Ставки был отрицательным: "Ставка не располагает такими ресурсами, чтобы рисковать двумя тысячами всадников". После этого Каппель был назначен командующим разгромленной 3-й армией вместо генерала Сахарова. К этому времени её остатки были уже прижаты к левому берегу Иртыша. Широкая, бурная река не замерзала. Гибель нависла над армией. Западный берег Иртыша был занят десятками тысяч повозок, сгрудившихся на берегу непроходимой мощной реки, по которой густо шли угловатые льдины. - Если река не замерзнет - часы этих повозок сочтены. Фронт совсем недалеко, а враг наседает. Переправы другой нет, - сказал Каппель, глядя на эту картину. Но мороз всё-таки начал крепнуть, и Иртыш стал покрываться льдом. Кто-то догадался из пробитой проруби плескать на него водой, и она тотчас же замерзала толстой корой. По этим тропинкам и переправились чудом избежавшие гибели люди и обозы. Переправившись через Иртыш, Каппель въехал в стремительно пустеющий Омск. Ставка, министры и сам Верховный правитель уже покинули город. А.А. Федорович описал то, что предстало взору волжского героя: «Какие-то воинские части, всех родов оружия, мечущееся по улицам население, сани, лошади - все смешалось в один нелепый клубок. Какая-то женщина с растрепанными волосами, в одном платье, увидев Каппеля, кричала диким голосом: - Генерал, помогите - последнюю лошадь забрали! В другом месте, по всей видимости, интеллигентный человек, в шубе с каракулевым воротником и в очках, со злобой крикнул вслед: - Генерал... Догенералились! Дальше какой-то мастеровой юркнул в калитку и отчаянный разбойный свист прорезал воздух. Бледный от бессонных ночей, с застывшим лицом, почерневшими глазами, Каппель судорожно сжимал поводья. (…) Чуть не на всех заборах Омска виднелись расклеенные огромные приказы Сахарова о том, что город превращен в неприступную крепость, взять которую врагам не удастся…» Это был не единственный расклеенный приказ, который вызывал горькое недоумение. Через несколько дней в Новониколаевске Владимир Оскарович увидит красующийся на всех стенах приказ генерала Сахарова о геройском подвиге генерала Войцеховского, застрелившего генерала Гривина. С.Н. Войцеховский вынужден был пойти на этот шаг, так как Гривин отказался подчиняться его приказаниям, подрывая тем дисциплину в войсках. Об этом он лично докладывал Каппелю, и Владимир Оскарович признал: - Очень прискорбный факт, но иначе вы не могли поступить. Прочитав же приказ Сахарова, он лишь удручённо покачает головой: - Что они делают? Уж если случилось такое несчастье, так лучше бы постарались его не рекламировать. Этот приказ вызовет отрицательное настроение в нашей армии. И как будут злорадствовать большевики! Какая благодатная почва для агитации против нас! Едва Каппель прибыл на омский вокзал, как был вызван к телефону Верховным правителем. - Владимир Оскарович, я хочу видеть вас на посту Главнокомандующего взамен генерала Сахарова. - Ваше Высокопревосходительство, есть много командиров старше и опытнее меня. Я неподготовлен к такой большой и ответственной роли. Ваше Высокопревосходительство, почему вы мне это предлагаете? - Потому что только вам, Владимир Оскарович, можно верить. - Ваше Высокопревосходительство, я с готовностью принял бы кавалерийский полк, но армию... - Ну, а если вы получите приказ? – голос адмирала стал резким. - Приказ я должен буду выполнить, - ответил Каппель. Через час Верховный правитель прислал приказ о назначении генерала Каппеля Главнокомандующим… |
